Коварное заклятие самураев

    Шел 1745 год. Дождь лил над японской провинцией Осаки так сильно, что некоторые дороги уже полностью скрылись под водой. Раскаты грома, периодически звучавшие вдали, и постоянные всполохи молний давали понять, что закончатся потоки воды с неба нескоро. Не было видно ни зверей, ни птиц, часто встречающихся на этой территории. Все спряталось, нашло себе убежище от ледяного дождя, который все лил и лил не переставая.
    Только в лесу, который делил провинцию Осаки на две части, нашлись те, кто и не думал прятаться от ливня. Сидящие на корточках, практически невидимые даже с близкого расстояния фигуры и не думали закрываться от стихии. Эти люди были молчаливы, никто не переговаривался между собой, и если не знать об их присутствии, в такую погоду их можно было увидеть, только подойдя вплотную. Одеты они были в неяркие, но довольно изысканного вида одежды, которые более всего походили на очень свободный халат, висящий на плечах. У каждого из этих молчаливых статуй на лице была маска, ноги обуты в мягкую кожаную обувь, которая была для средневековой Японии редкостью, а на тело облегала легкая и прочная броня, сделанная из какого-то сплава. В руках эти мрачные люди держали различное оружие: длинные мечи, узкие сабли, называемые катанами, изящные, длинные копья и луки, которые у большинства были за спиной.
   Этими людьми были самураи сегуна Харимзато, которые были посланы им с карательной миссией в процветающую Осаки, которая была настоящей житницей Японии, благодаря своим многочисленным полям и редкому для восточной страны плодородию. Харимзато, который и послал своих воинов в отдаленную провинцию, был очень недоволен выступлениями крестьян в Осаки, до него дошли слухи, что там затевается бунт, и все чаще приходили отчеты об убитых стражниках, которые выполняли в Японии полицейские функции. Изначально сегун, а именно так назывался тогда верховный правитель Японии, послал свою экспедицию с наставлением просто узнать, что происходит в Осаки, чего требуют там люди, и какова политическая обстановка.
  Первые же весточки от самураев дали понять правителю, что он не ошибся, отправив туда такой серьезный отряд. В донесениях сообщалось, что народное восстание вот-вот вспыхнет, и его зачинщики делают все возможное, чтобы ускорить такой процесс. К тому же, в Осаки появилась своеобразная секта, которая противопоставляла себя официальной японской религии. Участники секты постоянно совершали кровавые жертвоприношения,  творили различные магические ^{ритуалы}, периодически появлялись на улицах небольших городков и деревень, устраивая настоящие зверства.
   Правитель Харимзато, едва услышав об этом, дал приказ найти и уничтожить сектантов, именующих себя школой Ики, а потом совершить карательный рейд по основным городам хлебной провинции, уничтожая заговорщиков против власти, которые начали собираться совершенно открыто, не боясь никакой государственной власти. К тому же бунтовщики объединились со странными сектантами, их лидеры постоянно вели переговоры, что в глазах правителя ставило их на один уровень, уровень врагов, подлежащих уничтожению.
   Но за два дня перед запланированной датой карательной акции, ниндзя, отвечающие за разведку, донесли, что внезапно все лидеры протестующего движения и основные сенсэи секты Ики скрылись, и теперь их местоположение неизвестно. Сразу же начались самые активные поиски пропавших «врагов власти», промедление в уничтожении которых грозило для японского деспотизма самыми неприятными последствиями, поскольку и лидеры революционеров, и главные фанатики были любимы простым народом Осаки, и в случае бунта могли увлечь за собой серьезную массу людей. Поиски шли почти полтора месяца, сегун изводил себя и окружающих постоянным волнением за исход самурайской операции, и постоянно слал своим воинам сообщения о своей вере в них, и требованиями как можно быстрее добиться успеха.
   Наконец ниндзя-разведчики обнаружили место, где прятались лидеры освободительного японского движения. Маленькая деревня Гацкан-Бо приютила всех прячущихся от японского правосудия, а людей таких набралось более двух сотен. Население Гацкан-Бо также симпатизировало поселившимся «революционерам», и в случае нападения солдат около пятидесяти взрослых мужчин, живущих в деревушке, наверняка бы стали помогать бунтовщикам.
   Самураи, которых было более пятисот, были талантливыми и обученными воинами с великолепным вооружением, и не сомневались в итоговой победе. Они немедленно выдвинулись к деревне, которая находилась в гуще лесной чащи, и через несколько дней достигли цели. Руководитель самураев, Токзинци, принял решение напасть внезапно, под покровом ночи, чтоб уменьшить и без того небольшие шансы революционеров на победу.
   Все самурай расположились в виде шеренг, которые аккуратными рядами сидели в нескольких десятках метров друг от друга. В каждой шеренге пятьдесят человек, полсотни воинов, которые понимали, что в случаи неудачи их ждет позорная казнь в Токио, на площади Садов, и потому были готовы сражаться до конца. Командир Токзинци стоял во второй шеренге, и ждал, чтобы ночь опустилась полностью, тогда и без того малозаметные самураи станут настоящими тенями смертями в плохо освещенной Гацкан-Бо. Вдруг послышался громкий свист, и мимо самураев мелькнул небольшой конный отряд, по всей видимости, это был патруль мятежников, прочесывающий местность. Токзинци поднял руку вверх, и приказал не трогать верховых, поскольку у них не было шансов заметить самураев на фоне вечернего леса, согнувшегося под проливным дождем. Но в душе командира самурае завертелось, задвигалось странное и неприятное чувство, ощущение допущенной ошибки, которую уже поздно было исправлять.
   Прошло еще полчаса, и командир был уже готов отдать приказ к нападению, как неожиданно воздух вокруг самураев стал немного искажаться и поблескивать, видимость уменьшилась почти до нуля. Странное явление продолжалось всего несколько секунд, и сразу исчезло, не оставив никаких следов. Успокоившийся Токзинци махнул мечом, приказывая отряду выступить, как вдруг около него начало происходить нечто странное. Молодой воин, сидевший с краю в шеренге командира, с громким криком выхватил свой короткий меч и нанес себе яростный удар в грудь, после чего с хрипом опустился на землю. Тут же бородатый самурай бросился к нему на помощь, но на половине дороге остановился, как вкопанный, и вонзил себе кинжал в шею, после чего прошел еще несколько метров и рухнул на куст смородины. В ужасе отвернувшись, командир увидел еще более страшную, мистическую картину: чуть ли не треть его воинов лежала бездыханной или хрипела, издавала предсмертные выкрики, во всех солдатах торчало их собственное оружие. Несмотря на чудовищный, животный страх, Токзинци успел заметить, что все убитые находились в правой части его войска, с левой стороны, где стоял он сам, ни одного убитого не было.
   Пошатываясь от шока, самурай собрал свою волю в кулак и стал громкими криками призывать уцелевших воинов подойти к нему. Едва отряд собрался вместе, из густой лесной чаще полетели стрелы, которые удивительно метко разили самураев. Почти десять человек упало сразу, несколько были ранены, но военная опасность пугала воинов самураев куда меньше чем загадочная ^магия, воины быстро сориентировались и вняли голосу разума. Следуя приказам, часть самураев осталась на месте, вслепую стреляя в рощу, из которой их атаковали, другая часть быстро окружила то место, откуда велся огонь, и с оружием наперевес бросилась туда.
   К большому удовольствию Токзинци и его воинов, это были обычные, живые люди, которых легко можно разрубить мечом и проткнуть пикой, а не какие-нибудь маги, неуязвимые и ужасные. Прошло не больше минуты, и все лучники, которые носили на своей одежде знак мятежников, лежали бездыханными. Вытирая меч, командир самураев отдал несколько команд, и в течение тридцати секунд отряд был собран. Отправив несколько разведчиков разведать округу на предмет других неожиданных засад, самураи стали подсчитывать потери. Сто сорок три человека пали от собственных рук, и непонятно было, кто или что было тому причиной. Массовое харакири было невозможным, поскольку никаких предпосылок к этому не было, и ни один из погибших самураев не запятнал свою честь до такой степени, чтобы убить себя.
   Страх постепенно прошел, ведь карательный отряд все еще насчитывал более трехсот человек. В полной тишине, очень быстро, самураи бросились к деревне, горя желанием мести за своих погибших товарищей, павших от действия, как они были уверены, неизвестной магии. Деревня встретила воинов полной тишиной, только у ворот прогуливались несколько часовых, которые не слишком-то ретиво занимались своими обязанностями.
   Четыре самурая подкрались к ним со спины, благодаря тому, что охрана засмотрелась на красивую шаровую молнию, пролетавшую вдалеке. Самого крайнего ударили копьем в голову, тот, даже не пикнув, повалился в траву, двух других пробили стрелами с близкого расстояния, а четвертый, который начал убегать, пробежал всего пару метров, прежде чем его нагнал метательный кинжал, полностью вошедший ему в спину. Самураи поделились на отряды, которые начали движение к разным районам крошечной деревушки. По пути отряд командира встретил целый взвод воинов повстанцев, которые уже успели изготовить себе форму, но шли абсолютно безалаберно, по всей видимости, даже не ожидая какого-либо нападения. Залп из самурайских луков, разивших без промаха, быстрая и жестокая рукопашная – и вот все тридцать улыбчивых беззаботных бунтовщиков уже лежат без движения, а самураи лишились только одного воина, напоровшегося на выставленный нож.
   Другое отделение карателей по пути увидели небольшую чайную, которая находилась на отшибе деревушки. Быстро окружив помещение, воины увидели, что внутри церемонно пьют чай из больших керамических кружек бородатые люди, с нанесенной на одежду символикой секты Ики. Быстрое обсуждение, и вот самураи уже поджигают с четырех концов чайную, которая занимается огнем с удивительной быстротой. Испуганные и шокированные ^{колдуны} пытаются выбраться через главный вход, но их быстро загоняет обратно град стрел, которые не дают даже высунуться наружу. Страшные крики горящих в чайной людей глушит дождь, который и постепенно тушит пожар. Через десяток минут от аккуратной чайной остаются только обгорелый остов да трупы, усеявшие все помещение.
   Самураи забегают в каждый дом, уничтожая всех, кто хотя бы немного вызывает подозрение. Только в одном домишке они сталкиваются с проблемой: обоих самураев, забежавших туда, через несколько секунд выкидывают в окна, с отрубленными головами и руками. Попытка поджечь дом также не удается, поскольку каменное жилище поддается огню значительно хуже, нежели тоненькая деревянная чайная. Самураи начинают штурм и запрыгивают в окна, вместе с ними бросается Токзинци, и его сразу встречает  летящий кинжал, от которого тот едва успевает увернуться. Ниндзя в белых одеждах, увидев неудачу, бросается к командиру самураев с двумя стилетами в руках, но удар пики в ногу бросает его на пол. Самурай, ударивший его, пытается нанести добивающий удар, но ниндзя неуловимо быстрым движением вскакивает, и всаживает в грудь противника оба стилета по самую рукоятку. Это и стало его ошибкой, командир самураев Токзинци никогда не упускает таких случаев, воспользовался он шансом и в этот раз. Ниндзя, проворный и скорый, уже начал движение в сторону, но меч самурая разрубил его почти надвое. Все три ниндзя были убиты, но и самураи дорого заплатили за их жизни.
   Вскоре вся деревушка была зачищена, уничтожено почти четыреста человек, но главарей секты и революционного движения не было найдено. Подозрение вызывал только большой, старинного вида дом в центре города, в который не зашли ввиду его необитаемости и ветхости.  Несколько самураев бросились по приказу командира к дому, но тут, совершенно неожиданно, вылетевший из окна огненный шар с громким хлопком ударил в эту маленькую группу, и воины, загоревшись, побежали в разные стороны.
  Тогда Токзинци приказал лучникам обстреливать окна, а сам отобрал два десятка опытных и сильных воинов, и бросился с этой горсткой на штурм. Дверь выбить удалось сразу, но самурай появившийся в проеме первым, получил страшный магический удар, и отлетел на несколько метров, одного взгляда на переломанное тело хватило чтобы понять, что тот мертв. Самураи отважно бросились вперед, внутри их встретила личная гвардия главарей, хорошо вооруженная и рослая, но шансов против самураев у них было мало. Несколько взмахов мечами, и гвардейцы уже лежат на дощатом полу, не подавая признаков жизни. На втором этаже Токзинци внезапно столкнулся со странного цвета шаром, который медленно плыл в воздухе. Командир пропустил его мимо себя, а самурай, шедший последним, не заметил загадочного свечения, и шар мягко ударил его и исчез. Самурай медленно встал, выпрямился, как будто потянувшись, и упал замертво, стуча броней по деревянным ступенькам лестницы.
   В последней комнате их встретил престарелого вида ^маг, и два его рослых охранника. Забежавших самураев остановила какая-то неведомая сила, и они просто встали у порога, не имея возможности пройти дальше. Маг признался им, что его зовут Атцеон, и именно являлся одновременно лидером обоих запрещенных движений, а те люди, которые представлялись главными руководителями, были просто его марионетками. Он также рассказал, что все они давно убиты, поэтому искать их бесполезно. Атцеон, поникнув взглядом, прояснил загадочные самоубийства воинов, объяснив, что это он создал страшное ^{заклинание}, которое чуть-чуть отклонилось от цели, потому-то и самоубийцы оказались только на правом фланге отряда. Также его ритуалы вызвали те страшные шары, которые уничтожили столько человек.
   Атцеон говорил и говорил, а Токзинци и его самураи так и не могли двинуться с места. Старый маг с трудом двигался по комнате, в которой он вел свои разглагольствования, и совсем не верилось, что этой дряхлый человек намеревался сбросить власть сегуна. Едва командир самураев подумал об этом, старик быстро подошел к нему и посмотрел в глаза. «Да, ты прав! Я переоценил свои силы» - вскричал чародей, и с этими словами заклятие, наложенное на самураев, спало. Оба стражника, стоявших возле Атцеона, синхронно достали ножи и медленно вонзили их себе в сердце, проведя ^обряд харакири по всем правилам. Колдун медленно прошел к разминающемуся после долгого скованного положения Токзинци, вручил дрожащей рукой ему кривой нож, судя по всему, необходимый для обрядов, и попросил убить его, поскольку он проиграл, а сделать харакири самостоятельно у него нет сил. Командир самураев с уважением отнесся к просьбе храброго старика, попросил у того прощения, и, резко прыгнув, ударил того прямо в сердце. Подхватив почти невесомого старца, Токзинци бережно опустил того на пол, и скомандовал отход, поскольку цель была выполнена.
   Утром, после недолгого сна, отряд самураев-карателей выстроился в полном составе, бряцая начищенным оружием и доспехами, маски теперь не скрывали их лиц, поскольку прятаться было не от кого. Легкий ветер развевал одежду самураев, у большинства она была пропитана пятнами своей и чужой крови, которая не стиралась никогда. Погибло около трехсот самураев, от войска осталось меньше половины, но цель, которую так желал сегун Харимзато, была достигнута. Об этом и думал командир Такзинци, когда стоял перед отрядом своих непобедимых самураев. Он хотел сказать им очень многое, ведь они перенесли столько испытаний рука об руку с ним, но всего лишь сухо поблагодарил воинов за храбрость и выполненную миссию.
    Самураю Окасо Такзинци хотел подумать о своей жене и детях, оставленных в далеком Токио, поразмышлять о награде, которая его ждет, и об отпуске, который он, несомненно, заслужил. Но вспоминалось ему, почему то, молодое лицо погибшего юноши из его отряда, который под влиянием магического наваждения прервал свою жизнь, еще не успев даже немного насладиться ею. Мысли приходили горькие, и командиру карателей захотелось побыстрее уйти из этого места, где погибло столько людей.
   Такзинци скомандовал отход, и вереница самураев медленно потянулась к выходу из деревни. Командир ехал впереди на лошади, которую они здесь нашли, поскольку очень устал, и имел полное на то право. Раскачиваясь на вороном коне, самурай погрузился в невеселые мысли снова, пока их не прервал резкий свист где-то впереди, и в тот же миг две стрелы пробил его грудь. Такзинци схватился за грудь и медленно съехал с лошади вбок, упав на спину. Стрелявших не нашли, и все самураи отряда сгрудились около командира, но Окасо Такзинци был уже мертв, и только широко распахнутые глаза его смотрели куда-то далеко в небо.